«Левиафан». Разбор по косточкам

Для кого эта книга:

• главным образом книга ориентирована на поклонников кино и кинематографистов, но благодаря рассматриваемому кругу вопросов способна привлечь внимание самого широкого круга читателей.

Особенности книги:

• уникальность — впервые кинорежиссер столь полно разбирает собственное произведение, максимально подробно рассказывая как о своем замысле, так и о деталях съемочного процесса;

• структура — покадровое следование непосредственно за фильмом — позволяет читателю узнать едва ли не все секреты создания киношедевра;

• второе издание — не второй тираж, а новый взгляд на текст, в силу своей специфики неразрывно связанный с изображением. Иллюстрациями к тексту по-прежнему выступают кадры из фильма «Левиафан», но вся изобразительная часть выглядит совершенно иначе. Благодаря преобразованию книга стала компактнее и удобнее для чтения;

• помимо кадров из фильма приведены два рисунка Андрея Звягинцева: на одном он схематично набросал план Териберки, где проходили основные съемки, на другом — принцип кинематографической «восьмёрки» (правило, которому следуют при съемке диалогов);

• книга снабжена двойной авторской индексацией, то и дело отсылающей читателя как к конкретным эпизодам из фильма, так и к необходимым местам в тексте, к которым можно обратиться для уточнения тех или иных деталей.

«Никогда не делаю монтаж под музыку. Монтаж должен быть самостоятельным. У него свой собственный ритм. Сначала — монтаж, потом — музыка. Но и после того я не меняю склейки: если сильная доля легла неудачно, я просто двигаю весь музыкальный трек чуть правее или чуть левее по таймлинии. Не помню, чтобы приходилось менять монтажные фразы или длину планов из-за музыки».

«Мало кто замечает, что сцена с Анжелой и Пашей (который при погонах, мент, сержант — и плачет!..) сообщает нам важный сигнал: человек ещё есть, понимаете?!. Что единственное спасение лежит в сердце человека. Надежда не на государство, не на этот обезличенный институт, не на формальные связи между людьми, регламентированные всякого рода чиновными протоколами, всегда для галочки только и существующими. Надежда — в человечности, и именно в индивидуальном, личном участии, а не в абстрактной, философской категории «человечность». Способность кого бы то ни было к состраданию как к проявлению соучастия — это и есть начало человечности. И это важно. {...} Весь наш фильм проникнут состраданием, сочувствием к Человеку, ничем не защищённому, кроме собственных лат из кожи, нервов и костей. А ещё — вопрошанием, требованием, криком о чудовищном бесправии. Человек обречён бороться за выживание, постоянно взвешивая на весах собственное благополучие или деятельное сочувствие. Человечность — наша с вами последняя надежда».

«Звук мы подкладывали в студии, моделируя эту среду. У звукорежиссёра Андрея Дергачёва куча файлов, огромное количество записей — всяких чаек, собак, галок и стрижей, морских волн... Он записывал её и с этого холма — собаку, живущую в Териберке на том берегу; потом — с другого. Туда переходил, ближе записывал, дальше, во дворах и на пустыре — собак куча. Перекличка собак, одна с другой... Можно создавать такие вещи, когда у тебя достаточно собственного оригинального материала, записанного в той самой среде, а не добытого из библиотечных фонов».